
Но как место становится домом?
Как пишет Башляр: «… едва лишь обретено какое-либо убежище; мы увидим, как воображение возводит „стены“ из бесплотных теней, ободряет себя иллюзией защищенности или, напротив, дрожит за толстыми стенами, сомневается в прочности крепких заграждений … человек, нашедший кров, сенсибилизирует границы своего убежища. Он обживает дом в его реальности и виртуальности, в мыслях и в грезах» [14].

Гастон Башляр в своём офисе, 1961
Защищённость, таким образом, становится базовым качеством, которым должен обладать любой дом.
Это наглядно иллюстрирует серия фотографий «Shelter» Хенка Вильдсхута, сделанная в период с 2005 по 2010 в порту Кале [15].

Порт Кале, 2016
Хенк Вильдсхут — Shelter, 2005-2015
Хенк Вильдсхут — Shelter, 2005-2015
Хенк Вильдсхут — Shelter, 2005-2015
Хенк Вильдсхут — Shelter, 2005-2015
Оказывается, что в повседневость ищущих убежища окружающая среда вторгается не только в виде жилищных и социальных невзгод, но и в виде принуждённого восприятия. Звуки среды, которые для большинства привычны или близки, могут становиться сигналами об опасности, орудиями пыток, от которых не скрыться — звук вездесущ.
Хенк Вильдсхут — Shelter, 2005-2015
Один лишь оставленный чемодан и знание того, кому он принадлежит, уже превращают место в убежище, одновременно демонстрируя и связь человека с подобием временного дома, и отсутствие другого места в мире, которое он мог бы назвать домом по-настоящему. Но существует ли такое место вообще?
Теодор Адорно в своей работе «Kierkegaard — Construction of the Aesthetic» подвергает сомнению современный образ дома как комфортабельной крепости [16]. В частности, он критикует то значение, которое в конце 19-го — начале 20-го веков придавалось интерьеру или дому в результате общего недоверия к общественной сфере.
Адорно утверждает, что дом приобрел беспрецедентно большое значение и одновременно ему было навязано крайне позитивное отношение с внутренним миром человека, тем самым превращая интимное и приватное в «привилегированный локус смысла, убежище». Чрезмерная зависимость субъекта от своего домашнего пространства для Адорно сопровождалась чувством давления, что отрицательно влияло на способность к переменам и мобильность.
Интерьер Викторианской эпохи, 19 век
Это ощущение подкрепляется тем фактом, что буржуазией 19-го века была создана недостижимая для большинства идею дома. Адорно раскрывает еще один парадокс идеализированного буржуазного дома — хотя испытываемое людьми чувство отчуждения проистекает из практик и идей, заложенных в частную собственность, желание человека избежать отчуждения приводит его обратно в пространство, считающееся частной собственностью, дом.
Тревога, вызванная буржуазным традиционным домом, приводит Адорно к концепту жуткого (uncanny), наполненного призраками, дома.
Джош Кляйн — Consumer Fragility Meltdown, 2019
Свою критику Адорно развивает в более поздней работе «Minima Moralia», где он пишет, что дом больше не способен выполнять роль убежища самости и к этой роли вернуться уже не сможет, но не могут предложить позитивного опыта быта и современные дома, подверженные вторжению технологий и всеобщей коммодификации [17].
Полностью меблированные, заранее декорированные и хорошо оборудованные современные квартиры разрастаются в крупных городских центрах Запада, запрещая жителям делать личный вклад, иными словами, препятствуя развитию даже элементарного процесса ведения домашнего хозяйства, превращения места и здания в дом.
Дом перестаёт существовать в своём первоначальном смысле и становится продолжением парадигмы потребления.
Коммодификация Буддизма в Америке, журнал Trycicle
Это перекликается с рассуждениями Б. Латура о парадоксе поиска пристанища в современном мире — как столкнулись нужда в индивидуальной идентичности дома и превращение бывших ценностей в товар у Адорно, сталкиваются привязанность к конкретному клочку земли и процесс глобализации [18].
Иллюзорные безопасность и комфорт жуткого дома Адорно созвучны с феноменом gated communities, в которых Латур видит символы призрачной безопасности и попытку изоляции от социальных проблем, принесённых глобализацией, тех, кто их и породил.
Бруно Латур в своём доме в Париже, 2018
Но дихотомия глобального и локального оказывается фальшивой — Латур определяет, что независимо от индивидуального опыта политической ориентации, всех и всё связывает неизбежный аттрактор, который он называет Земное.
Схема политических аттракторов из книги Латура «Где приземлиться? Опыт политической ориентации»
Так и в вопросе поиска и создания дома есть некий фактор, который практически всегда остаётся упущенным.